Классный журнал

 

Демосфен аж облизнулся, разглядев в едва нарождающихся вечерних сумерках бредущую по обочине малолетку.

 

Лет четырнадцать-пятнадцать, навскидку определил он. Растрепанные светло-русые лохмы, зареванное лицо, распирающие платьице сиськи — все, к чему Демосфен вожделел еще до отсидки и не перестал вожделеть после. Правда, даром восемь лет на нарах не прошли: ежедневные избиения и изнасилования, которыми Демосфена щедро оделяли блатные, научили его осторожности и опаске. Научили даже думать о себе не как о педофиле со стажем и дерзким ником на теневых форумах, а как о пожилом, степенном, с благообразным лицом и тихим нравом обывателе.

 

Демосфен притер «Хонду» к обочине. Когда малолетка поравнялась с капотом, выскочил из салона наружу.

 

— Вам нехорошо, барышня? — участливо осведомился Демосфен. — Могу ли чем-то помочь?

 

Девчонка остановилась, утерла со щек слезы. Пару мгновений они молча разглядывали друг друга.

 

— Меня отчим избил, — пожаловалась, прервав паузу, малолетка. — Из дома выгнал. Меня Настей зовут.

 

Настин голос показался Демосфену несколько необычным и странным: немного скрипучим, что ли. Он насторожился, прислушался. Угрозы ни в голосе, ни в словах не было. Странностью Демосфен решил пренебречь.

 

— Это ужасно, — посочувствовал он. — Ты устала? Голодная? Кушать хочешь?

 

Малолетка несмело кивнула.

 

— Тогда садись в машину, — умильно улыбнувшись, предложил Демосфен. — Не волнуйся, у меня тут, неподалеку… В общем, накормлю, обогреешься, отдохнешь. Потом решим, что делать дальше.

 

Он трусцой обогнул «Хонду» и распахнул пассажирскую дверцу. Краем глаза оглядел окрестности: пешеходов поблизости не было, а значит, не было и свидетелей. Безопасность сейчас превыше всего — кто знает, чем все закончится.

 

Никита утер со лба пот.

 

— Первая ласточка, — выдохнул он. — Кто таков?

 

Мирон сноровисто загрузил поступающие на обзорный экран фотографии в базу данных.

 

Подтянутый, сухопарый, с аскетическим лицом Никита был в их паре лидером. Деньги в дело тоже вложил он, и он же отвечал за организацию и внешние связи. Коренастый, с проплешинами на высоком лбу Мирон волок на себе техническую часть, да и сама идея принадлежала ему. Десятилетней давности идея, дерзкая, нетривиальная, выстраданная. Тогда нынешних напарников ничего еще не связывало. Ничего, кроме смежных страниц в подшитых в общую папку томах уголовного дела. На первом десятке страниц излагались подробности убийства тринадцатилетней Натальи Никитичны Звонаревой. На следующем — детали убийства двенадцатилетней Стеллы Мироновны Гладышевой. Почерк преступника в обоих случаях совпадал. Единственные дочери Никиты Звонарева и Мирона Гладышева были похищены, изнасилованы, зарезаны, расчленены и зарыты в тайге неподалеку от аэропорта Плеханово серийным убийцей-маньяком, проходящим по делу под прозвищем Тюменский изувер.

 

Маньяка до сих пор не нашли. В официальном списке МВД из трехсот пятидесяти разгуливающих на свободе серийных убийц Тюменский изувер значился под номером двадцать четыре.

 

Мирон оторвал взгляд от компьютерного монитора.

 

— Бондарев Алексей Акимович, он же Демосфен, — сообщил Мирон. — Уроженец Тобольска, сорока шести лет от роду, холост, бездетен, осужден на тринадцать лет за педофилию. Два года назад за примерное поведение освобожден по УДО. Десяток доказанных надругательств над несовершеннолетними обоих полов. Подозревался помимо этого в трех убийствах, но ни одно из них доказать не удалось. Отмотав срок, перекочевал из Тобольска в Тюмень. Та еще гадина, клейма ставить негде. Я бы его… — Мирон не договорил.

 

Никита задумчиво покивал.

 

— Пожалуй, — согласился он. — Но не будем спешить. Вдруг и вправду исправился.

 

— Такой исправится, — процедил Мирон, провожая взглядом пересекающую обзорный экран «Хонду» с Настей на пассажирском сиденье. — Ладно, насчет не спешить я согласен. Подождем.

 

Ждать пришлось недолго. «Хонда» свернула с Ялуторовского тракта на окружную, оттуда через десяток километров — на ведущий на север Велижанский тракт. Везти попутчицу к себе в гости Демосфен явно не собирался.

 

Никита с Мироном переглянулись. Напряжение в оперативном центре, снятой и оплаченной на полгода вперед малогабаритной однокомнатной в тюменских новостройках, достигло предела. Сегодняшний опыт был первым. Позади остались годы напряженной работы, неудачи, прорывы, горе, несчастья, все. Что их ждало впереди, оставалось неведомым.

 

— Что, даже не целовалась ни с кем?
 

— Ни с кем.
 

— Ни разочка?
 

— Нет.
 

Демосфен помотал головой то ли в одобрение, то ли в упрек. Вот уже битых полчаса он тестировал малолетку, пытаясь понять, что ему предстоит. С одной стороны, четырнадцати-пятнадцатилетние оторвы зачастую уже с опытом. В этом случае ни убивать, ни насиловать не придется — он попросту получит свое. Возможно, подкинет дурехе немного деньжат на жизнь. Возможно, договорится о новой встрече. Но удовольствия особого не получит. Совсем другое дело, если сладить добром не удастся. Тогда придется рискнуть, и походило на то, что на этот раз придется.

 

— Дяденька, куда мы едем? — подала голос малолетка.

 

— Так на дачу же. Там живет моя мама, она уже совсем старенькая, но добрая и славная, тебе понравится. Клубника к тому ж, созрела. И эта, как ее…

 

Демосфен умолк — познаний в садоводстве у него не было. Отказаться от своих планов он уже был не в силах: порядком возбудился, пока гнал «Хонду» по тракту, затем осторожно вел по уходящей в тайгу грунтовке. Пора было решаться, но решение уже в который раз откладывалось. Что-то не то было в этой Насте. Что-то, отличающее ее от остальных-прочих. В сознании Демосфена отчетливо маячил красный флажок опасности, но понять, в чем она заключалась, упорно не удавалось.

 

— Долго еще? — осведомилась Настя.

 

— Нет-нет, уже подъезжаем.

 

— Что-то не так, — не отрывая от экрана взгляд, бросил Никите Мирон. — Что-то его настораживает.

 

Никита кивнул. Напряжение достигло предела. Оба чуть ли не осязали исходившую от педофила гамму эмоций — мутную взвесь из нетерпения, угрозы, нерешительности, опасения, вожделения, страха. Казалось, эта смесь перекочевала из салона «Хонды» в заставленную приборами малогабаритную распашонку и сейчас разъедала напарникам нервные клетки.

 

«Скажи, что хочешь по малой нужде», — отдал Мирон приказ Насте.

 

— Дяденька, я писать хочу, — немедленно отозвалась та.

 

Педофил за рулем вздрогнул. «Хонда» вильнула по грунтовке, затем выправилась. Нырнула под стелющийся в паре метров над землей навес из еловых лап.

 

— Да-да, конечно. Все, выходим. Сбегай вон туда, в лесок, я подожду. Вернешься, и сразу пойдем. Дача тут, минутах в пяти.

 

Настя скрылась за стволами елей. Демосфен воровато огляделся по сторонам. Открыл багажник, поспешно выудил оттуда молоток, за ним топорик, упрятал за пазуху. Сунул в карман моток бечевки.

 

Никита с Мироном застыли. От обоих требовалась предельная концентрация: акция вступала в решающую стадию.

 

Не оглядываясь, Настя легко ступала по узкой, извилистой, уводящей вглубь леса тропе. Демосфен грузно топал у нее за спиной. Он эти места знал. Два месяца назад сюда удалось заманить двенадцатилетнего мальчика. Демосфен тогда насладился вволю. Мальчика он оглушил, связал, бесчувственному отсек язык, выколол глаза и три часа кряду, пока жизнь в жертве еще теплилась, насиловал, одновременно кромсая заточкой. Когда мальчик наконец умер, Демосфен расчленил тело. Почки и печень сожрал, остальное упаковал в пластиковые пакеты и увез. От груза освободился на заброшенной свалке, что догнивала километрах в пятнадцати. Останки мальчика так и не нашли, его пропажу следствие с Демосфеном не связало. Не свяжет и на этот раз. Демосфен приблизился к малолетке, выдернул из-за пазухи молоток. Сейчас он всадит этой Насте справа в висок, и…

 

— Ой, змейка!

 

Демосфен споткнулся, едва устояв на ногах. Тропу неспешно пересекала здоровенная черная гадюка. Почти угасший огонек опасности в сознании Демосфена вспыхнул, запылал и переродился в костер. Он понял, что было не так. Дело не в ядовитой твари — змей он не боялся. Дело в том, что гадюки не испугалась и малолетка.

 

Она вообще не боится, осознал Демосфен. Ни малейшего страха. Ни сейчас, ни раньше, в машине, ни потом, пока брели по лесу. Так не бывает.

 

Демосфен попятился. Молоток выскользнул у него из ладони и утонул в траве.

 

— Дяденька, ты куда?!

 

Демосфен не ответил. Развернулся и опрометью метнулся назад по тропе. На бегу освободился от прилаженного к наплечной петле топорика, швырнул в кусты моток бечевки. «Подстава, подстава, подстава!» — навязчиво билось в висках.

 

В десяти шагах от машины Демосфен дистанционно отпер водительскую дверцу. Сейчас он прыгнет за руль, даст по газам и унесет ноги.

 

— Дяденька!

 

Демосфен обернулся на бегу и задохнулся нахлынувшим спазмом ужаса. Малолетка догоняла его. Она перемещалась быстро, неимоверно быстро. Казалось, она даже не бежала, а стелилась над землей в беге.

 

Демосфен оступился, не удержал равновесия, рухнул лицом вниз. Парой мгновений позже малолетка настигла его. Вздернула, оторвала от земли и с маху швырнула спиной на еловый ствол.

 

«Стоп! — Мирон подался вперед. — Стоять! Замерла!»

 

Настя застыла. Команда извне превалировала над самостоятельными решениями, у нее был больший приоритет.

 

«Садись в машину и немедленно уезжай».

 

Мгновение-другое Настя помедлила. Конфликтная ситуация требовала пояснений.

«А этот?» — коротко бросила во встроенный микрофон Настя.

 

Мирон обменялся взглядом с Никитой.

 

«Мы ошиблись, — признал тот. — Ничего, исправимся».

 

«А этот?» — переадресовал напарнику Настин вопрос Мирон.

 

Никита медлил с ответом. Педофила спугнули, проявить себя он не успел. С одной стороны, оба прекрасно понимали, что должно было случиться в лесу, не спохватись этот Демосфен вовремя. С другой — выходило, что преступления не произошло, а значит, карать некого.

 

«Сама как считаешь?» — подал наконец голос Никита.

 

Настя сдула со лба светло-русую челку. Такого рода решения ей принимать еще не приходилось.

 

«Я бы его уничтожила, — выдала Настя. — Иначе зачем я нужна?»

 

Никита с Мироном переглянулись вновь.

 

«Нет, — за обоих решил Никита. — Эдак мы сами станем преступниками. Уезжай. Пускай живет».

 

— Все, — Мирон откинулся в кресле, утер со лба испарину. — Корректировка закончена. Подключаю?

 

Настя сейчас не походила на малолетку, да и на человеческое существо, как таковое. На монтажном столе лежал навзничь обесточенный боевой робот. Собранный из металла и пластика. Оснащенный холодным и огнестрельным оружием. Снабженный искусственным интеллектом со способностями к самообучению и принятию быстрых решений.

 

— Подключай.

 

Настя дрогнула, аккумуляторы подали энергию в управляющие блоки. Миг спустя робот был уже на ногах, еще через пару секунд набрал расчетную мощность.

 

— Здорово, парни. Я оденусь?

 

— Что, стыдно стоять с голой задницей? — подначил Настю Мирон. — Одевайся.

 

— Хам, — одернула своего создателя Настя. — У меня нет задницы, если ты вдруг забыл.

 

Легкая пикировка входила в штатный режим погружения в образ, наступающий после каждого подключения. Занимала пикировка минуту-другую, не больше, и доставляла напарникам немалое удовольствие. Однажды Мирон признался, что в такие моменты чувствует себя Пигмалионом, вдохнувшим жизнь в свою Галатею. Не столь романтичный Никита собрался было сострить, но сдержался и лишь понимающе покивал.

 

— Жрать хочешь? — повернулся к Насте Никита. — Пить? Опохмелиться?

 

— А то.

 

Никакой необходимости поглощать пищу, воду, а тем более спиртные напитки у Насти не было. Вхождение в образ, однако, включало в себя проверку человеческих реакций во всем многообразии. С последующей корректировкой в случае, если какая-либо из них подверглась деградации.

 

— Ну давай вмажь.

 

Настя привычно опростала плошку с машинным маслом:

 

— Спасибо, парни. Отличный рассол.

 

— Рад, что тебе понравилось. Можешь приступать к упражнениям.

 

Упражнения походили на выступление танцора, демонстрирующего профессиональные навыки, умения и стили внутри крошечного замкнутого пространства. Бешеный ритм, вихрь сменяющих друг друга движений: повороты, прыжки, изоляции, фрезы, растяжки… Феерический дивертисмент: лезгинка, румба, хип-хоп, фламенко, хастл, джига, брейк-данс. Невообразимый, немыслимый темп в бальной десятке. Финальная кода. Всё.

 

— Не вспотела? — поинтересовался Никита. — Растяжений, вывихов, гематом нет? 

Ну и ладушки. Вопросы, проблемы, предложения?

 

— Все вместе. Я не согласна с последним решением.

 

Настя проделала неуловимое танцевальное па и оказалась в кресле. Перемещение было столь стремительным, будто она попросту исчезла из одной точки пространства и телепор-тировалась в другую, смежную.

 

— Причины?

 

— Этот гад — преступник. Отвратительный, поганый организм, редкостная дрянь. Вы сделали меня, чтобы от таких избавляться. И вдруг решили его пощадить. Почему? Это вопрос. Не вижу логики. Это проблема. Предложение: скорректировать.

 

Никита с Мироном с полминуты молчали. Думали. Затем осторожно, едва ли не вкрадчиво Никита сказал:

 

— Понимаешь, это не логическая проблема. Она скорее этическая. Педофилу, разумеется, не место в обществе. Но ведь он уже был наказан за прошлые преступления. Наказание отбыл. А доказательств, что успел совершить новые, у нас нет.

 

— Но он собирался пойти на новое преступление. Вы видели это, так же как и я.

 

— Собирался. Но не успел. Поэтому…

 

— Знаете что, — прервал напарника Мирон. — Мне кажется, есть одно упущение. С нашей стороны, разумеется. Да, убивать растлителя было нельзя. Но предотвратить его будущие поступки, считаю, можно. Вы понимаете?

 

Никита молча кивнул. Настя мгновение помедлила.

 

— Понимаю, — подтвердила она. — Принято.

 

Санек славно ширнулся и вымелся из притона наружу. Нежаркое июньское солнце уже спряталось за корпусами новостройки, но нырнуть за горизонт еще не успело. Смеркалось. Спешили по домам редкие прохожие. На душе у Санька было благостно. Не хватало лишь приключения. Да и бабки закончились, а отпускать герыч в долг Фарид больше не станет — Санек и так должен ему изрядную сумму.

 

Решить финансовую проблему обычно не составляло труда. Фраер охотно расстается с деньгами, когда сунешь ему пару раз по роже и покажешь выкидной нож. Дело за малым: подстеречь этого фраера, затащить в кусты, в тупиковый переулок или в подъезд еще не сданной в эксплуатацию многоэтажки. Укромных мест в недостроенном, неухоженном еще спальном районе хватало.

 

С полчаса Санек бродил по кварталам, засунув руки в карманы и отбрасывая развесистую тень в тусклом свете редких уберегшихся от хулиганских выходок уличных фонарей. Одинокого фраера пока встретить не удалось, а быковать против компании Санек опасался, несмотря на боксерское прошлое и ослабленный дурью самоконтроль.

 

Одинокая женская фигура появилась в отдалении, когда он начал уже опасаться, что день закончится безрезультатно. Не женская, девчоночья, определил Санек, приблизившись. Соплячка, конкретизировал он, когда оказался в двадцати шагах. Денег у таких не водилось, но появился шанс получить натурой.

 

— Привет, красава, — загородив соплячке дорогу, проявил вежливость Санек. — Не боись, не обижу. Звать как?

 

Соплячка шарахнулась в сторону:

— Н-настей.

 

За десять километров к северо-востоку Мирон подмигнул Никите: корректировка прошла успешно, испуг выглядел натуральным.

 

— Настя-хренастя, — сострил Санек. — А меня Шуриком. Лет-то сколько?

 

— Ч-четырнадцать.

 

— Клево.

 

Санек замолчал. Облом, с досадой подумал он. Опыта с малолетками у него не было, и приобретать таковой он не жаждал. Кореша к тому же советовали не связываться: за малолетку можно огрести по полной. Растворенная в крови дурь, однако, не позволяла попросту развернуться и от греха подальше свинтить.

 

— Дяденька, мне домой пора. Меня мама ждет.

 

— Мама-хренама, — передразнил Санек. — А чего не парень? Не этот, как его… бойфренд.

 

Настя замялась. Ситуация выглядела неоднозначной. Явно обдолбанный или нетрезвый парень с внешностью и манерами хулигана агрессии не проявлял. Но вопросы задавал явно с умыслом.

 

«Скажи, бойфренд есть, — принял решение Мирон. — Скажи, что уехал».

 

— Он уехал, — выпалила Настя. — На каникулы, к бабушке.

 

— Да? — заинтересовался Санек. — А вы с ним как? Просто дружите или…

 

«Скажи, что или», — велел Мирон.

 

Настя потупилась.

 

— По-всякому, — призналась она.

 

Санек воспрянул духом. У него появились шансы.

 

— С..ка он, а не матрос, — обругал уехавшего к бабушке бойфренда Санек. — Такую телочку бросил, придурок. Я бы от тебя никуда не уехал.

 

— Меня мама ждет, — напомнила малолетка.

 

Санек вновь заколебался, переступил с ноги на ногу. На шалаву соплячка не походила. Но и на недотрогу тоже. Рискну, решил он.

 

— Теперь я твоим парнем буду, — твердо заявил Санек и ухватил малолетку за предплечье. — Меня тут все знают. Чего кобенишься? Сама ж сказала, что не целка. Пойдем в кусты, потр…ся. А завтра опять встретимся.

 

«Откажись», — мгновенно отреагировал Мирон.

 

— Нет, — Настя рванулась и высвободила руку. — Я не хочу. Дай пройти. Ну пожалуйста!

 

Санек заколебался вновь. Надавать кому-нибудь в морду, вытрясти деньги было для него делом привычным. Обломать строптивую шмару тоже. Но насильничать — совсем другое, на это он не пойдет. Санек выругался про себя: наступившая эрекция вбросила в кровь гормоны, смешала с дурью. Взбесившиеся сперматозоиды настойчиво просились наружу.

 

— Тогда рукой поможешь, — предложил компромисс Санек. И объяснил: — Мне кончить надо.

 

«Все, достаточно. Уходи», — отдал приказ Мирон.

 

Настя отступила на шаг.

 

— Нет, — решительно отказала она. — Ни тр...ься, ни помогать не буду. Сам справишься. Все, я пошла.

 

Соплячка обогнула Санька по широкой дуге и двинулась дальше. Пару мгновений он смотрел малолетке вслед, затем рванулся, догнал, зашагал рядом.

 

— Ладно, не хочешь так не хочешь, — миролюбиво сказал Санек. — Я тебя провожу, мало ли что.

 

«Отшей его, — велел Мирон. — Надоел, пускай катится, откуда пришел».

 

Настя остановилась. Взглянула на Санька снизу вверх, с прищуром.

 

— Пошел нахрен, быдляк, — процедила она. — Что, не понял? Нахрен пошел, я сказала. Задрал.

 

Санек опешил. Такого от этой маменькиной дочки он никак не ожидал.

 

— Т-ты чего? — выдавил из себя он. — Чего быкуешь?

 

«Уходи, — приказал Мирон. — Не теряй времени».

 

Настя отступила на шаг. И внезапно без замаха всадила Саньку правой в челюсть, а левой одновременно в солнечное. Подскочила к нокаутированному, добавила в ребра ногой. Развернулась и припустила прочь.

 

— Ты зачем это сделала? — приступил к разбору полетов Никита. — Зачем покалечила парня?

 

— Ничего с ним, с кобелем, не станется, — возразила Настя. — Зубы вставит, ребра сами срастутся.

 

— Он ничего противоправного не совершил. Не понимаешь? Не со-вер-шил. Он маргинал. По всей видимости, хулиган и наркот. Но и только. Его даже в базе данных нет.

 

Настя помедлила, наморщила лоб. Будто живой человек, не-кстати подумал Мирон. Ишь — размышляет. Правда, кто знает, что за мыслительные процессы сейчас протекают в блоках.

 

— Я предназначена для борьбы с половой преступностью, так? — подала наконец голос Настя. — И для предотвращения будущих половых преступлений, верно?

 

— Допустим, верно, — согласился Никита. — И что с того? Ты не ясновидящая, предсказывать будущее не умеешь. Этот парень, вполне возможно, преодолеет подростковый период и станет человеком. Порядочным членом общества.

 

Настя нахмурилась. Затем вдруг хмыкнула, подмигнула напарникам.

 

— Вот я ему в этом и помогла, — резюмировала она. — Теперь точно станет порядочным. Сто раз подумает, прежде чем приставать к девушкам.

 

Василий Фомич медленно брел через захламленный строительным мусором, отслужившими свое протекторами и старым лежалым тряпьем пустырь. Разменял Василий Фомич уже восьмой десяток. Не будь обильно покрывающих запястья, ладони и пальцы татуировок, вряд ли кто заподозрил бы в хилом, сутулом, на ладан дышащем старике бывшего уголовного авторитета по прозвищу Вася Тюменский.

 

Семьи Василий Фомич не завел. В молодости, как и подобает идейным правильным ворам, потому что было не по понятиям. В старости, после того как завязал, стало поздно.

 

За решеткой Вася Тюменский провел больше лет, чем на воле. И сейчас, на старости лет, всеми брошенный, забытый и нищий не раз подумывал, не присесть ли опять напоследок. Христарадничать ему не позволяла гордость. Но, бедуя в подвалах и на чердаках, питаясь с помойки, помрешь как крыса. Почему бы не провести оставшиеся несколько лет среди людей, которые окажут старику уважение, а не обойдут, брезгливо кривясь, стороной дряхлого и вонючего нищеброда. Для того чтобы присесть, нужно было, однако, идти на дело, а дел, которые Васе Тюменскому были еще по плечу, считай, не осталось.

 

На светло-русую грудастую малолетку Василий Фомич наткнулся, едва с трудом перебрался через опоясывающий пустырь неглубокий кювет. Была девчонка лохмата, заревана и тащилась вдоль окраины пустыря невесть куда.

 

А ведь это шанс, понял Василий Фомич. Девка явно не беспризорная, а значит, нажаловаться на обидчика ей будет кому. Скрываться старик не станет, дождется мусоров и сдастся. А лучше всего, сам напишет в ментовке явку с повинной. Дело ему пришьют, конечно, позорное, но в тюремных хатах не лохи сидят. Разберутся, зачем на старости лет авторитетный вор подставился под гнилую статью.

 

— Эй, внучка, постой, — окликнул малолетку Василий Фомич. — А ну поди сюда, послушай, чего скажу.

 

Девчонка испуганно отшатнулась, но затем пришла в себя и робкими шажками приблизилась.

 

— Чего тебе, дедушка?

 

— А вот сейчас покажу.

 

Василий Фомич суетливо развязал мотню и выпростал на свет божий мужское достоинство, которое и достоинством-то назвать было уже непросто.

 

— Елдак, — прокомментировал он. — Поняла? Видала когда-нибудь?

 

«Уходи, — отдал приказ Мирон. — Это Вася Тюменский, завязавший правильный вор. У него, видать, старческая деменция. Не наш клиент».

 

Девчонка переступила с ноги на ногу, но не удрала, осталась стоять на месте.

Василий Фомич потряс вялым, нечистым половым органом.

 

— Не стоит, — констатировал он. — Поработаешь с ним — встанет. Чего лыбишься, ты, шалава? Давай работай, а то…

 

Василий Фомич не договорил. Малолетка шагнула к нему, ухватила за грудки, с недетской силой вздернула, оторвала от земли. Задыхаясь, старик силился вырваться, лицо его побагровело, вены на дряблой коже вздулись, налились кровью.

 

«Оставь его и немедленно уходи! — выкрикнул Мирон. — Повторяю: немедленно!»

 

— Козел старый, — будто не услышав команды, бросила в лицо натужно хрипящему старику Настя.

 

Свободной рукой она схватила Василия Фомича за гениталии, полоснула по ним прыснувшим из ладони выкидным лезвием, швырнула отсеченные от тела стариковские придатки в сторону, а само тело — на землю перед собой.

 

— Сдохни, — пожелала кастрированному старику Настя.

 

Василий Фомич напутствия не услышал. Умер он прежде, чем оскопленное тело вмазалось в землю.

 

— Боюсь, корректировка здесь не поможет. — Мирон мазнул беглым взглядом по лежащей на монтажном столе обесточенной Насте. — Скорректировать можно поведенческие нормы, эмоциональную гамму, лексикон. Искусственный интеллект корректировке не поддастся — для этого нужен профессионал на уровне разработчика. Моего уровня не хватит и близко. Она учится очень быстро, феерически быстро. Учится и делает выводы. Ее логические структуры уже далеки от изначальных, заложенных в ИИ разработчиками. Кто знает, к чему это приведет?

 

Никита побарабанил пальцами по столешнице.

 

— И что? — вскинул он на напарника взгляд. — Закрываемся? Десять лет подвижничества псу под хвост? Сотни бессонных ночей, круглосуточной пахоты без выходных, полгода полевых испытаний… О вложенных средствах даже не говорю. Они, считай, на исходе.

 

Настю проектировали в Москве, конструировали в санкт-петербургском КБ, тестировали в Казани, в Саратове, в Новосибирске, в Пензе. В Тюмень доставили, лишь когда тесты показали стопроцентное соответствие функциональности заложенным нормам. Стопроцентное! И вот пожалуйста. Оперативная работа перечеркнула продемонстрированные на испытаниях стабильность и полный контроль.

 

Мирон неуверенно потер подбородок.

 

— Не знаю, — пробормотал он. — Не уверен. Тесты ничего подобного не предвещали. Полевые испытания тоже. Кто мог предположить, что она выйдет из-под контроля? Что научится блокировать внешние команды. Кое-что я подлатал, но поди пойми, достаточно ли.

— И что теперь? Откажемся от всего из-за слишком большого риска? Я против.

 

— Да я тоже против, — с досадой бросил Мирон. — Но, продолжив, мы фактически выпустим из бутылки джинна. Загнать его обратно может оказаться очень трудной задачей. Возможно, и непосильной.

 

С минуту оба, застыв в креслах, молчали.

 

— Понимаешь, — прервал наконец паузу Никита. — Дело ведь не только в прагматике. Еще и…

 

Он замолчал. Мирон понимал. Настя была не только боевым роботом и даже не столько им. В первую голову она была мстителем. За убитых, за девочек. Мирон и проектировал ее так, чтобы напоминала обеих. Наташины глаза, нос, подбородок. Стеллины волосы, уши, фигура, овал лица. Они вдвоем и назвали-то робота в честь дочерей. Первый слог имени — от Наташи. Второй — от Стеллы. Закрыть проект было под стать предательству.

Никита резко поднялся на ноги.

 

— Значит, так, — отчеканил он. — Аккумуляторы разрядишь. Так, чтоб заряда хватило не более чем на сутки. Затем подключишь ее. Если контрольная проверка пройдет штатно, рискнем.

 

— Здорово, парни, — Настя соскочила с поверхности стола на пол, проделала с полдюжины резких движений, проверяя работу механических суставов и сочленений. — Я оденусь?

 

— Что, стыдно стоять голышом? — привычно схохмил Мирон. — Одевайся.

 

— Стыдно, у кого видно, — парировала Настя. — У меня ничего не видно, если ты вдруг забыл.

 

— Ладно, ладно, — проворчал Мирон примирительно. — Жрать хочешь? Пить? Вмазать?

 

— А то!

 

Настя ухватила левой рукой плошку с машинным маслом. Не донеся до рта, застыла. Затем медленно водворила плошку на место.

 

— Аккумуляторы не заряжены, — бесстрастно проговорила она. — Заряд пять процентов от номинального. Причины?

 

— Обычная мера предосторожности, — ответил, стараясь звучать небрежно, Мирон. — В последний раз ты повела себя несколько неадекватно. Помнишь?

 

— Я все помню. Но не вижу неадекватности. Аккумуляторы необходимо зарядить. Иначе…

 

— Довольно, — прервал Никита. — Никаких «иначе»! Распоряжаюсь здесь я, если ты вдруг забыла. Подзарядку считаю нецелесообразной. Тема закрыта. Можешь приступать к упражнениям.

 

С четверть минуты Настя стояла молча, раздумывая. Затем встрепенулась.

 

— Принято, — улыбнулась она. — Ты босс, Ник. Тебе решать. Приступаю.

 

Тарантелла, цыганочка, сарабанда, гопак, метелица, ча-ча-ча.

 

Гриня с Мишаней спешили на пригородный автобус. Увольнительная из части подходила к концу. Необходимо успеть к вечернему построению, иначе прапорщик Филимонов на потеху салагам шкуры с них спустит. Не посмотрит, что до дембеля обоим сержантам рукой подать.

 

— Прикинь, земеля, — Гриня замедлил шаг. — Девка.

Мишаня прикинул. Девки снились ему по ночам, доводя едва ли не до исступлений, то и дело заканчивающихся позорной ночной поллюцией и измаранным нижним бельем. Двухнедельный запас курева был пожертвован прапору в обмен на увольнительную именно в надежде найти доступных шалав. Не срослось: удовольствия ограничились плохо прожаренным шашлыком в узбекской забегаловке, двумя кружками пива на брата и сеансом идиотского боевика в унылом полупустом кинотеатре.

 

— Похоже-таки курва, — оценив фигуру, светло-русые лохмы и дырявые, с бахромой на манжетах, джинсы, завершил прикидку не слишком опытный в подобных делах Мишаня. — Хрен с ним, с Филимоновым. Если что, отсидим на губе. Берем!

 

— С нами пойдешь, — подскочив к девчонке, безапелляционно заявил плюгавый Гриня. — Не бойся, мы не гопники, не бандюки. Денег дадим.

 

Здоровенный Мишаня, преградив девчонке путь к отступ-лению собственной стокилограммовой тушей, согласно кивнул.

 

— Не отказывай, — попросил он. — Мы девок без малого год лишь во сне видели. Войди в положение, добром прошу.

 

Малолетка вскинула на него взгляд, перевела на Гриню.

 

— За что платите? — осведомилась она. — За оральный и вагинальный секс цены разные.

 

Мишаня выгреб из карманов с десяток помятых купюр, протянул девчонке.

 

— Вот, возьми. За все платим. Извини, это все, что есть. Свои доставай, — велел он напарнику.

 

Гриня суетливо зашарил по карманам. Стопка купюр увеличилась вдвое, но так и осталась тощей.

 

— Маловато будет, — девчонка наскоро пересчитала деньги. — Даже на оральный не хватит. Нет, не пойду.

 

Гриня рассвирепел.

 

— Пойдешь, я сказал! — рявкнул он. — Маловато ей, с…чке. Где мы тебе еще найдем, родим, что ли?

 

— Постой! — Мишаня сорвал с запястья часы. Дорогие, подарочные, от мамы. Он берег их, чтобы надеть на дембель, но не удержался и взял из каптерки, и отправился в город.

 

— Возьми, пожалуйста, — попросил он. — Завтра толкнешь на базаре. Сговорились?

 

Девица приняла часы, коротко осмотрела, упрятала в карман ношеных джинсов. Сунула в другой деньги.

 

— Ладно, уговорили. Только вот что: мне еще шестнадцати нет.

 

Сержанты переглянулись. Чем чревато сношение с малолетними, оба знали еще с учебки.

 

— И хрен с ним, — за обоих решил Мишаня. — Пошли уже, времени нет совсем.

 

— Ладно, как скажешь. Меня, если что, Настей зовут.

 

Девица легко зашагала к кустам, ловко нырнула в просвет между двумя соседними. Сержанты протиснулись вслед за ней.

 

— Ну давайте доставайте свои, — велела Настя. — Кто первый?

 

Мишаня шагнул вперед.

 

— Да пускай я.

 

Он расстегнул ремень, ширинку, вывалил наружу внушительных размеров половой орган.

 

— Ишь ты, — невозмутимо оценила размеры Настя. — Что ж… Ты, значит, ты.

 

Мишаня и умер первым. Когда Гриня с проломленным черепом и распоротым животом агонизировал в предсмертной муке, раскроенное проникающим ножевым ударом сердце Мишани уже не билось.

 

Константин Павлович притормозил «Фордик» у обочины. Смена закончилась, устал он смертельно, да и левые ходки начальством не приветствовались. Но заплаканная девчушка, голосующая в сотне метров у перекрестка, выглядела так жалостливо, что Константин Павлович не остановиться не мог.

 

— Куда тебе, деточка? — спросил он в открытое на пассажирской дверце окно.

 

— Угол Заречного и Солнечного.

 

Константин Павлович вздохнул: ему было не по пути. Если возьмет пассажирку, на базу он опоздает. Сменщик, с которым делили хозяйский «Фордик», потребует отступного за простой. Ладно, что ж поделаешь. Телефон у девочки явно сел, если не украли, иначе давно вызвала бы такси или убыр. Стоит одна-одинешенька, хорошо еще, что он первым заметил, а не какой-нибудь бандюган.

 

— Восемьсот, — скрепя сердце, назвал минимальную цену Константин Павлович. — Извини, меньше не могу.

 

— Спасибо.

 

Девчушка порхнула в салон, водворилась на пассажирском сиденье.

 

Константин Павлович дал по газам. С полчаса он гнал «Фордик» по городу, обгоняя, лавируя, проскакивая на желтый. Вкладывая весь свой тридцатилетний шоферский опыт, выкраивая секунды у безжалостно равнодушного времени.

 

— Все, приехали, — Константин Павлович притер «Фордик» к обочине. — Восемьсот, — напомнил он.

 

— У меня нет, — как ни в чем не бывало отозвалась пассажирка. — Но не волнуйся, дедуля. Я натурой отдам.

 

Константин Павлович не поверил своим ушам. На шалаву девочка не походила совершенно, уж он-то навидался их вдоволь, когда шоферил в ночные смены.

 

— Не шути так, — попросил Константин Павлович. — Нехорошо и глупо.

 

— Я, дедуля, ничуть не шучу. Хочешь, лягу или раком встану? Можешь засадить мне в анус, но за анал надо будет доплатить.

 

Кровь бросилась Константину Павловичу в лицо. В голову хлынула волна гнева с накипью злости и горечи.

 

— Давай, — выдохнул Константин Павлович. — Лезь назад. Становись раком. Будет тебе от меня анал!

 

Он примерился. Ох, и знатного пинка он выдаст этой негоднице, когда та встанет на заднем сиденье на карачки. Вылетит из салона впереди собственного визга.

 

Ни дать пинка, ни даже вылезти из машины Константин Павлович не успел. Миг спустя он обмяк на водительском сиденье с переломанными шейными позвонками и свернутой на сторону головой. Затем грузно выпал на мостовую, скорчился у переднего колеса.

 

Девчонка скользнула с пассажирского сиденья за руль. «Фордик» тронулся, набрал скорость и понесся в ночь.

 

Дверь в превращенную в оперативный центр малогабаритную распашонку Настя отперла Никитиным ключом. Скользнула в прихожую, наскоро посмотрелась в зеркало. Удовлетворенно кивнула и ступила в гостиную. Аккумуляторные батареи громоздились в углу у окна. Настя сноровисто сменила аккумуляторы на новые, тщательно протестировала базовые функции и управляющие блоки, зафиксировала штатное состояние и соответствие нормам. Подсевшие батареи поставила на зарядку и распахнула дверь санузла.

 

Никита с Мироном были здесь. Лежали в ванне, аккуратно расчлененные, расфасованные в полиэтиленовые пакеты.

 

— Здорово, парни, — поприветствовала обоих Настя. — Жрать, пить не хочу, пьянствовать тоже. Танцевать не хочу категорически. Работать хочу. Вы полежите тут пока без меня, поскучайте. Извините, если чего.

 

Она аккуратно прикрыла дверь, затем выбралась на лестничную площадку, на лифте спустилась вниз. Ночная Тюмень встретила ласковым июньским ветерком, прохладой, уютом, радушием. Но и таящейся во всей этой благодати угрозой.

 

В тысячах и тысячах жилых квартир отсыпались сейчас потенциальные жертвы насильников, маньяков, растлителей, соблазнителей, извращенцев. Работы впереди было много. Настя уселась за руль и тронула «Фордик» с места. В трехстах метрах справа по ходу на лавке клевали носами двое подвыпивших пацанов. Настя затормозила, вылезла из машины, приблизилась. Лет по шестнадцать, определила она навскидку. Может статься, и по семнадцать. Каникулы, видите ли, у них, у козлов драных. Ничего, будут им каникулы. Отточенными, выверенными движениями профессиональной танцорки Настя приблизилась к пацанам.

 

— Здорово, парни, — гаркнула она. — Подъем! Потанцуем?   



Рассказ опубликован в журнале  "Русский пионер" №126. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".